Как известно, вскоре после прибытия цыган в Западную Европу, начались гонения. Власти издавали суровые эдикты о депортациях и казнях - но и литература не оказалась в стороне. При описании "кочевого племени" старинные поэты и писатели не жалели чёрных красок. Часто мы видим на пожелтевших страницах книг опаску и отвращение. Но всё течёт, всё меняется. Эпоха Просвещения расставила новые акценты. Постепенно точка зрения европейских авторов стала меняться. Шотландский поэт Джон Лейден (1775-1811) описывает цыган, кочевавших возле Роксбаргшира, со странной смесью брезгливости и восхищения:
"Gypsies". John Leyden (1775-1811)
цитируется по: Weideck H.E. Dictionary of Gypsy life and lore. N.Y., 1973. P. 193, 194.
Горячим солнцем опалённый, бродячий, кочевой народ.
Из дальних из пустынь нубийских свой древний род они ведут.
Вождя с коричневою кожей цыгане королём зовут.
Слоняются неспешно толпы - их видят в разных городах,
Плывут ленивые их жёны, качаясь мерно на ослах.
То по пути в курятник влезут, то есть готовы павший скот.
А после под кустом зелёным их крепкий сон на листьях ждёт.
Едва цыганок прикрывает лохмотьев красных мишура,
Изящны руки их и ноги - открыты ночью всем ветрам.
Ресницы шёлковы сомкнулись, скрывая яркий блеск очей,
И вьются локоны с отливом волною тёмной возле шей.
Холодные туманы ночи росою утренней падут,
И мириады мелких капель украсят их нагую грудь.
Коль девушка сим чародейкам ладонь протянет - погадать,
И на лице своём позволит желанья скрытны прочитать,
То серебра её запасы исчезнут как по волшебству.
За призрак будущего счастья заплатит нынче - наяву.
Their turf-built cots, a sun-burnt swarthy race;
Through Nubian realms their tawny line they bring,
And their brown chieftain vaunts the name of king.
With loitering steps from town to town they pass,
Their lazy dames rocked on the panniered ass.
From pilfered roost or nauseous carrion fed,
By hedge-rows green they strew the leafy bed.
While scarce the cloak of tawdry red conceals
Their fine-turned limbs which every breeze reveals
Their bright black eyes through silken lashes shine,
Around their neck their raven tresses twine,
But chilling damps and dews of night impair.
Its soft sleek gloss and tan the bosom bare.
Admit the lines of palmistry to trace,
Or read the damsel's wishes in her face,
Her hoarded silver store they charm away,
A pleasing debt for promised wealth to pay.
Клевета? Не торопитесь. Ведь этот миф старательно раздували сами цыгане. И не без причин. Имелся у них в такой легенде личный интерес. В данном случае мы имеем дело с древней таборной уловкой. Если бы кочевье продолжалось и сейчас, я не стал бы раскрывать цыганский секрет. Но тут дело прошлое. Почему бы, миру не узнать, наконец, правду из первых уст? В архиве Николая Панкова, который формировался в 1930-е годы, есть любопытная запись. Кочевой цыган посмеивается над грамотной публикой, которая верит любому бреду. Вот этот текст в дословном переводе с цыганского на русский.
"А знаешь ли как было? Вот остановятся цыгане в какой-нибудь деревне: выберут день, доберутся к какой-нибудь свинье - да смотри - выберут, какая пожирней… Вот выбрал, браток - и станет забивать ей с заду тоненькую-тоненькую палочку - да так хорошо, что свинка и ножки расставит. Ну, здесь уже пропала голова и свинки и мужика! А цыган тут как тут подвернулся, прикинулся бедненьким:
- Ради милости Божьей, мужик, дай дохлятинку: мы ничем не побрезгуем, съедим с голодухи.
Не увернётся мужик, отдаст… Чаще делают так цыганы такому мужику, который был лют с цыганами".
*****
Перенесёмся из Шотландии в Польшу. Прошло всего полвека. Но перемены разительны. Манера поэтического повествования становится лёгкой. А опасливый взгляд со стороны меняется на романтическую сердечную привязанность. Сюжет у польского автора новаторский. Любовь, вспыхнувшая между цыганской девушкой и сельским парнем из зажиточной семьи! Конечно же, такие романы крайне редко имели будущее. Слишком многое разделяло влюблённых. Да и времени на то, чтобы отношения зашли далеко, обычно не было. Но ведь в поэме "Цыганка" именно разлукой всё и заканчивается, так что от реальной жизни стихотворец не отступил ни на шаг. И кто знает - возможно эта трогательная печальная история автобиографична. Вряд ли случайно то, что своё имя автор скрыл за инициалами М.Б. Ну а сама поэма была напечатана в 1866 году в варшавском журнале "Tugodnik illustrowany". Иллюстрацию редакция заказала прекрасному художнику Войцеху Герсону. Этот автор отличался точностью в этнографических деталях. Он не смешивал между собой разные этнические группы. Так что, прочитав поэму, вы можете посмотреть, как выглядела её героиня - это девушка из числа "польска рома".
"Cyganka". M.B.
Tugodnik illustrowany. Warszawa. 1866, Vol.XIII., № 339, 12/24.03.1866. С. 129-130.
Цыганка моя. Где? В какой стороне
Ты мыкаешь долю - что прокляли люди?
Быть может, тебя моя песнь не разбудит.
Быть может, в лесу предана ты земле -
Укрыто холмом без креста твоё тело…
А может, сейчас ты с ватагою целой
Босая, в лохмотьях, в испуге бежишь.
Влачишь попрошайки унылую жизнь
В грязи - и без завтра - облаяна псами.
Твоей нищетою детишек пугают…
А может, приплясываешь, напеваешь,
И белок, шаля, по деревьям гоняешь.
А после, уставши, в тени под ветвями
Лежишь - и баюкаешь душу мечтами.
Глядишь, как колышутся листья дубравы,
Припомнив то лето, и наши забавы,
И наше знакомство…
О! Я не забыл!
В то хмурое утро всё дождь моросил.
Меня разбудили собаки. С тревогой
Я выглянул. Вижу цыган на дороге -
Спешащих, как будто бегут от судьбы.
Гортанно и дико звучали мольбы,
А в жалобном тоне проклятье сквозило.
Идут по деревне. Одна же застыла
У наших ворот - ветер волосы треплет,
Цыганочка ёжится в грязных отрепьях,
С тоской и надеждой на окна взирает.
Дрожит на ветру и едва не рыдает.
Я вышел с краюхою. Хлеб ей вручил
И несколько грошей в ладонь положил.
Она мне отвесила низкий поклон,
От глаз её чёрных дохнуло теплом
С чарующей силой. - И табор исчез.
Сомкнулся за ним, поглотил его лес.
А я всё стоял, будто к месту прирос,
Как будто бы табор и сердце унёс.
*****
С той самой поры потерял я покой,
Палатки нашёл на опушке лесной.
Я к ним зачастил. И цыганочка та
Мне стала - как будто родная сестра.
В забавах и смехе текли наши дни.
Бывало, обнявшись за шею, мы шли.
Болтали. Глядели, как белки проказят,
Как резво по соснам под кронами лазят.
Бывало, она из объятий рванётся
И птицей к кустам ежевики несётся.
Укроется там - и кукует со смехом,
То ягодой кинет в меня, то орехом.
И снова на тропку вернётся, сияя,
Цыганскую песенку мне напевая,
А то вдруг начнёт по ладони гадать -
Учила не зря её этому мать!
Венок алых маков её украшал
И взгляд черноокий как уголь мерцал,
На смуглую кожу наброшен покров,
Сплетённый небрежно из трав и цветов.
Чему ж тут дивиться, что летней порой
Кружил я с цыганкою в чаще лесной?
*****
И вот - в Травяной Богородицы день -
Я снова вошёл под сосновую тень.
Подарок несу: медальончик-сердечко,
Да низку кораллов, да пару колечек.
Цыганка привычно меня поджидала,
Заметила. Резво ко мне подбежала.
Не радостна! - Слёзы в глазах у неё,
И в них утонуло веселье моё.
Она говорит: "Как ждала я вас, панич!
Уходят мои - спозаранку собрались -
В другие леса.
Я ж решила остаться.
Нам с вами приходится нынче прощаться".
Сказала - и руку печально дала,
И просека к лагерю нас повела…
И вот мы подходим к широкой поляне -
Вчера ещё здесь обитали цыгане,
А ныне круги от костров на траве,
Да кости белеют в остывшей золе.
С лохмотьями узел она поднимает.
"Быть может, и свидимся, панич. Кто знает?
Прощайте…" И с палкой дорожной своей
Пошла по тропинке.
Я следом за ней…
В прохладной тени мы по лесу шагали.
Я в толк не возьму: отчего мы молчали?
И чем был омыт я? Лесною росой?
Иль то были слёзы цыганки босой?
*****
Прощаться пора. Перекрёсток дорог.
Христос на распятье задумчив и строг.
"Здоровья и счастья! Спешу я - поверь -
Своих нагонять".
"А куда вы теперь?"
Спросил я. И голос мой сжался от боли.
"Ах, панич родной! Ведь цыган - ветер в поле!
И сам он не знает, куда он спешит,
Где голову вечером он приклонит.
Нам нужен лишь лес - и лесная свобода.
Нужна и река, чтоб набрать себе воду.
Где мало собак, и где нам подают,
Там мы и находим недолгий приют.
Ну, с Богом! - закончила. - Надо идти!"
И больше не встретились наши пути.
*****
Цыганка моя. Где? В какой стороне
Ты мыкаешь долю - что прокляли люди?
Быть может, тебя моя песнь не разбудит,
Быть может, в лесу предана ты земле -
И я не найду никогда своей милой?…
Крестом не отмечено место могилы,
Где ты после странствий вкушаешь покой.
Цыганка! Неужто не встречусь с тобой?
Cyganko moja, w jakiej teraz stronie
Pedzisz ty zycie oplwane przez ludzi?
Moze juz ciebie moja piesn nie zbudzi,
Moze gdzie w lesie litosciwe dlonie
Grobem bez krzyza przykryly twe cialo…
Lub moze teraz z swoja banda cala
Boso, w lachmanach, lekliwi lecicie,
Zebranym chlebem opedzajac zycie
Brudne, bez jutra - a na nedze wasza
I psu szczekaja i dziecinia strasza.A moze teraz ty w plasach i spiewach
Gonisz swawolne wiewiorki po drzewach,
Potem zmeczona pod leszczyny cieniem
Lezysz, duszyczke kolyszac marzeniem,
I patrzac w liscie, co szumia nad toba,
Wspominasz jak sie bawilismy z soba,
Jak cie poznalem.
Bolesne poznanie!
W smutne, deszczowe, pamietam, zaranie,
Psow mnie szczekanie obudzilo; - ztrwoga
Wyirzalem: - banda cyganow szla droga
Spiesznie, jak gdyby przed swym nedznym losem
Uciekac chcieli a urwanym glosem
Dzikim, gdzie w prosbie przeklenstwa sie czaja
Zebrali po wsi.- pomiedzy ta zgraja
Mloda Cyganca u wrot naszych stala,
Tulac sie w brudny lachman, z zimna drzala,
Wiatr wlosy rozwial, a oczy, co mokna
Welzach, wpatrzyla z prosba w moje okno.
Wiecem jej wyniosl z domu chleba kawal
I kilka groszy - i gdym jej to dawal,
Sklonila mi sie az do samej ziemi
I dziekowala oczami czarnemi
Dzi wnie wymownie.- i cyganie poszli,
I juz zgineli wsrod lesnyh zarosli,
A jam stal jeszcze jak wrosly do ziemi
I mysli moje gonily za niemi.
Zle bylo w domu mi od tego chacu,
Wiec do Cyganki latalem do lasu;
I za dni kilka bylem juz z Cyganka
Niby brat z siostra. Smiechem, pogadanka,
Zabawa dnie nam mijaly napredce
Zieraz, na szyje zarzuciwszy rece,
Szlismy po lesie, patrzac sie radosnie
Na figlujace wiewiorki po sosnie;
Czasem mi z ramion wydaila sie ptakiem
I za leszczyny lub ostrgezyn krzakiem
Schowana, ztamtad kukala ze smiechem,
Rzucajac na mnie to lesnym orzecbem,
To jagodami: to znow wybiegala,
W czerwone maki ustrojona cala,
I spiewala mi cyganskie piosenki,
Albo wrozyla przyszlosc z mojej reki,
Jak to widziala u swej starej matki;
A zawsze strojna by la wziela, kwiatki,
Ktoremi ciemue ozdabiala cialo,
A czarne oko jak wegiel blyskaio.
Wiec coz dziwnego, ze od tego czasu
Wciaz do Cyganki latalem do lasu ?
Raz, po odpuscie Matki Boskiej Zielnej,
Szedlem do lasu w poranek niedzielny,
Niosac jej kilka srebrnych medalikow,
Kilka pierscionkow i sznur koralikow,
A Cyganeczka moja po zwyczaju
Czekala na mnie na krawedzi gaju.
Gdy mnie ujrzala, wybiegla na pole;
Lecz zamiast smiechu, na smaglawem czole
Byl smutek jakis i w oczach lez wiele,
Ze utonelo w nich moje wesele.
I rzekla do mnie: ,,Czekalam was, panie.
Moi juz poszli dzis o wczesnem ranie
Do innych lasow, jam jeszcze zostata,
Bom sie pozegnac z wami panie chciala."
Rzekla i smutna podala mi dlonie,
I szla, ja przy niej szedlem po zagonie.
A gdysmy przyszli ku onej polanie,
Gdzie wczoraj jeszcze lezeli Cyganie,
A dzisiaj tylko wypalona trawa
I bialych kosci kilka, - ona lzawa
Podniosla z ziemi lachmany zebracze.
,,Moze was jeszcze, paniczu, zobacze
Kiedy, niedlugo! Bywajcie tymczasem!..."
Wziela kij w reke i szla smutna lasem,
A jam szedl przy niej i w chlodnym drzew cieniu
Szlismy, nie patrzac na siebie, w milczeniu.
I czy to z drzewa zielonego rosa,
Czy to plakala Cyganeczka bosa,
Nie wiem, lecz mialem powilzone dlonie.
A gdy przy Bozej stanelismy mece,
Ona mnie wziela jeszcze raz za rece:
,,Bywajcie zdrowi, ja predzej pogonie,
By dognac moich."
A gdzie wy idziecie?
Spytalem z sercem sciesnionem od bolu.
,,Mily paniczu, Cygan to wiatr w polu,
Nie wie gdzie idzie i gdzie spocznie w swiecie;
Gdzie lasu troche, a w lesie swoboda,
I psow jest malo, jalmuzna i woda,
Tam jemu dobrze, tam jego mieszkanie
Na dni niewiele. Badzcie zdrowi, panie!"
I pogonila za swojemi czwalem,
I juz jej nigdy odtad nie widzialem.
Cyganko moja! w jakiej teraz stronie
Pedzisz ty zycie oplwane przez ludzi?
Moze juz ciebie ta piesn nie przebudzi,
Moze gdzie w lesie litosciwe dlonie
Grobem bez krzyza twe cialo przykryly
I nie odszukam nawet twej mogily,
Kedys spoczela po wloczedze dlugiej.
Cyganko! Kiedyz zejdziem sie raz drugi?..
Обветренною босоножкой,
Смела, смешлива и смугла,
Она под барское окошко
Сплясать и погадать пришла.
Уж прадед звал бурмистра высечь,
И солнце искрилось в росе,
Когда решили: сорок тысяч,
Законный брак и пир для всех.
Согласен! И с гортанным пеньем
Цыгане ринулись к вину,
Ценой последнего именья
Помещик приобрел жену.
Той же теме посвящено стихотворение "Дворянское гнездо", персонажи которого полюбили друг друга с первого взгляда, прожили счастливую совместную жизнь и "умерли в один день".
Всё бывало против внезапно вспыхнувшей страсти: и неприязнь цыган к браку с чужаком, и возмущение дворянской семьи, которой не хотелось иметь кочевую родню. Но я знаю достоверные истории, увенчавшиеся законным браком.
Одно из красивых семейных преданий мне рассказали в семье латвийских цыган Симанис.
Итак, ещё до революции в Сыгулде, неподалёку от Риги жил немецкий барон Шульц. Это был молодой человек богатырского сложения, азартный и увлекающийся. Однажды, когда к его имению прикочевал цыганский табор, он поехал к стоянке, желая узнать свою судьбу. Сейчас за давностью лет неизвестно, что ему нагадали в первый раз, но в том, что судьба его круто изменилась, сомневаться не приходится. У цыган барону понравилось; он стал ездить ещё и ещё. И каждый раз на тропинке, ведущей к шатрам, ему первой встречалась красавица Олго - смуглая девушка с роскошными длинными волосами. Это не было случайностью. Цыганке понравился парень, и она сама искала встреч… Барон платил за гадание золотыми монетами. Но вскоре он понял, что его влечёт в табор не простое любопытство, а нечто более серьёзное.
Конечно, семья была против брака с кочевой цыганкой. Тогда барон наперекор всему свету обвенчался с девушкой в одной из маленьких рижских часовен. Родителям пришлось смириться. Сын поселился со своей избранницей в мезонине, одел её в богатое платье, и жизнь их потекла, не предвещая никаких бед. У молодой пары родилось двое детей, мальчик и девочка. Впрочем, это не помешало молодой жене найти себе работу на конном заводе, принадлежащем мужу. Ко всеобщему удивлению, Олго взялась объезжать норовистых жеребцов, к которым не каждый решался подходить. Тут ей помог богатый таборный опыт, ибо она происходила из семьи потомственных торговцев лошадьми.
Кончилось всё печально. Как уже говорилось, барон Шульц был человеком азартным. Однажды поблизости проходило очередное соревнование силачей. Каждый показывал что умеет. Один останавливал мельницу за крыло, другой поднимал тяжести. Вот и барон, задумав оставить всех позади, схватился за неподъёмный валун. Ему удалось оторвать камень от земли, но при этом он надорвался, и вскоре умер.
Олго не осталась в немецкой семье, как её ни уговаривали. Она забрала детей и ушла к поселившимся неподалёку цыганам. Но ей не суждено было надолго пережить любимого мужа. Хотя судьба её сделала крутой поворот, она продолжала подрабатывать объездчицей лошадей на том же конном заводе - и вот однажды, когда конь брал барьер, цыганка не удержалась в седле и разбилась насмерть.
У её детей остался на память лишь серебряная чарочка с эмалью - подарок, который отец сделал матери во время венчания в рижской часовне.
*****
Отдельная (и мало известная) страница в истории цыган - их жизнь в Дунайских княжествах. Начиная с 14 столетия цыгане находились в Молавии и Валахии на положении бесправных рабов. Многим разрешалось кочевать, и хозяин ограничивался тем, что раз в год брал с табора оброк. Но в любую минуту боярин мог забрать цыгана или цыганку в услужение. Эти домашние рабы спали в подвалах и подвергались жестоким наказаниям, а за побеги их заковывали в цепи. Мы же сейчас отметим, что, находясь под гнётом, многие цыгане утратили родное наречие. Даже между собой они пользовались румынским языком. На этом и основывается интрига песни "Арманка". Боярин, отнявший у цыгана молодую жену, ставит коварное условие, что отпустит свою пленницу в табор, если она заговорит по-цыгански. В противном случае боярин обещал казнить мужа.
Всё это вовсе не шутки. Из истории известно, что хозяева убивали цыган безнаказанно и порою без всякого повода. Поэтому при всей фольклорности формы, смысл песни очень мрачный. Это произведение о жестокости рабства и о надругательстве над человеческим достоинством. От хорошей жизни такие песни не складывают.
Любой, кто возьмётся за перевод "Арманки", столкнётся с серьёзными трудностями. Исполняя эту вещь, молдавские цыгане свободно переходят с одного языка на другой. Диалог между боярином и цыганом Костико идёт по-румынски. Естественно, это двуязычие принципиально непереводимо.
"Арманка" оставалась популярной песней даже во второй половине ХХ века. Она была записана как минимум в пяти вариантах. При переводе я взял за основу три фольклорных записи (все эти тексты я для сравнения приведу ниже). Естественно, я старался передать не только сказовую интонацию, но и некоторую примитивность рифмовки. Как известно, поэзия молдавских цыган не отличается литературным совершенством.
Арманка. (песня молдавских цыган)
На зелёных на лугах
Спят цыгане во шатрах
Утром Костико встаёт,
За водой Арманку шлёт.
Вот ведро она взяла
И к реке одна пошла.
А боярин проезжал
И цыганку увидал.
За косы её схватил,
В свою бричку затащил.
Чует Костико беду.
Из шатра идёт в корчму.
Как проведал - где она,
Выпил три ковша вина.
На боярский двор идёт,
Стал он около ворот.
Постучался кулаком -
Сам хозяин подошёл.
- Ты зачем сюда, цыган?
- Я жену свою искал!
Слово дерзкое прости,
Но цыганку отпусти…
-Раз она твоя жена -
По-цыгански знать должна.
Пусть её сюда ведут,
Мы с тобою станем тут.
Будем биться об заклад.
Всё уста её решат.
На цыганском скажет слово -
Пусть твоею будет снова.
А румынской будет речь -
Голову срублю я с плеч!
Вот она выходит к ним,
Костико ей говорил:
- Ах, Арманочка моя,
Сладки-сахарны уста!
По цыгански речь веди,
Голову мою спаси!
Она мужа обняла,
По-цыгански начала:
-Не хочу я ничего!
Только мужа своего!
"Арманка", песня молдавских цыган (три варианта).
песни цитируются по книге: Образцы фольклора цыган-кэлдэрарей. М., 1981. С. 120-125.
Арманкуцо муй гугло,
Де ма 'к ляко пай щудро!
Э Арманка кэ шундяс,
Фуга кай хаинг кэ дяс,
О пай кэ анкаладяс.
О боеро кэ аиляс,
Ла Арманка воу кэ ляс
Ай кхэрэ воу кэ гэляс.
О Костика ром баро
Дандай линдра уштино,
Фуга кай крышма кэ дяс,
Трин кофи де мол пиляс,
Ко боеро давиляс,
Анде поарта кэ мардяс.
О боеро ынклистёу
Ай ле Костикас пушляс:
- Че ымблаць, че кэутаць?
- Че ымблам, че кэутэм?
Цигэнкуша с' о луэм!
- Ну е цигэнкуша та,
Да е куконица мя!
- Ну е куконица та,
Да е невэстуйка мя.
- Дакэ-й невэстуйка та,
Ной аша ом дискута:
Де ць-о ворби цигэнеште,
Сэ-ць о яй кум се гэсеште!
Яр де-о ворби ромынеште,
Ыць тай капул ка ла пеште!
Э Арманка ынклистёу.
Лакэ Костика пхендёу:
- Арманкуцо муй гугло,
Де ба дума романес!
Дакэ ни дес дума романес,
Оу чхинел ма, сар мачес.
Арманкуца муй гугло
Данда муй гилабадя:
- Ниш ну врау, ниш ну камау,
Са мырэ ромес ме лау!
- Армавкуцо муй парно,
Дэ эк кучи пани шудро,
Тэ лачхарав мо ило.
Э Арманка кай шундяс,
Фуга кэ ханинг диняс.
О боярис кэ диккхляс,
Лэ Арманка кэ лиляс.
О Костикас кэ шундяс,
Фуга кэ крышма диняс,
Эфта тилэс мол пиляс,
Кэ авлин фуга диняс,
Лэ боярескэ пхендяс:
- Дэ-мь, кукоане, циганка!
О боярис кэ пхендяс:
- Де-а ворби пе румынеште,
Ыць тай капул ка ла пеште,
Де а ворби пе цигэнеште,
Сэ ць-о яй кум се гэсеште!
О Костикас кэ пхендяс;
- Арманкуцо муй парно,
Те зборизэс романэс,
Кэ чхинэл ман, сар мачхэс!
Арманкуцо муй парно
Романэс зборискэрдяс,
Ся пэ ромэс ой лиляс.
Пе ко шэсо зэлено
Бешел кордо романо,
Че андо кордо кон бешэл?
О Костика ром баро.
Кэ о Костика рыгнисардяу
Ай мангляу эк бакало пай шудро.
Кэй Армянка ашундяу,
Кэ о вас пе браги тходяу,
Кэ ла хаингате кэ нашляу.
Кэ о боеро ла чордяу.
Кэ о Костика ашундяу
Ай кау боерю кэ гэляу,
Кэ анде поарта адардяу,
Кэ о боерю аиклистяу:
- Че ай венит, мэй цигане?
- К' ам венит сэ-мь еу циганка мя!
- Дакэ а ворби цигэнеште,
Ци еу капу ка ла пеште,
Дакэ ворбеште молдовенеште,
Ець-о кум се гэсеште.
Кстати, даже заезжие журналисты порой не могли сдержать восхищение красотой, расцветающей среди нищеты. "Чэмберс джорнал" поместил на излёте рабства репортаж о жизни в Молдавии. Корреспондент написал следующее: "Мошенники (каковыми являются все цыгане) живут в крайней нищете и грязи - чем грязнее их логова, тем больше они их любят; и при всём при том это очень красивое племя - особенно слабый пол. Эти дерзкие загорелые красивые женщины заставляют любого призадуматься, как могут такие глаза, зубы и фигуры существовать в смраде шатров?"
*****
Подневольное положение цыганской женщины в семье отразилась в фольклоре. Я выбрал для перевода старинную песню сербских цыган. Конечно, их диалект покажется нашим цыганам непривычным, а некоторые слова трудно узнать. (Например вместо пиранги в Сербии говорят пурранджи). Сразу скажу - эту песню оказалось очень трудно переложить по-русски. У неё от куплета к куплету меняется размер, и мелодика стиха без музыкального сопровождения становится невнятной. Но ведь многие цыганские песни теряют значительную часть своего обаяния, будучи записанными на бумаге. Народная песня держится на голосе исполнителей. И - простите за банальность - на их умении передать слушателям боль своего сердца. Поэтому вам остаётся мне поверить на слово. На слух эта песня воспринимается очень гармонично. Что касается сюжета - то в нём отражён типичный семейный конфликт. Молодая цыганка ежедневно безвинно терпит побои мужа за то, что не стала ещё хорошей добытчицей:- Не принесла - получи!
Две ночи минуло и утро настаёт,
Она прекрасны чёрны очи не сомкнёт.
- Зачем ты, мама отдала меня - несчастную
За чёрного за этого, злосчастного?
Каждый день он бил меня
И в деревню выгонял,
Чтобы женщинам гадала,
Много денег доставала.
С утра холодный дождь идёт,
Опять цыганка босиком бредёт.
- Муженёк, меня не бей.
Ах, мой чёрный, пожалей.
Бабам я поворожу.
Много денег принесу.
Екх детхарин тхай дуй кале ратя,
Сар чи совен лаче кале якха.
- Со дижан ман, дайе, коле калоррече,
Коле калоррече, бибахталоррече.Свако дес марел ма
Андо гав традел ма.
Джювлен драбарав,
Баре лове т'анав
Екх детхарин шурдо бришенд дела,
Пале рромни пурранджи пхирела,
- Ма мар ма, рромейа,
Ма мар ма, калейа.
Джювлен драбарава,
Баре лове лава.
В наши дни многое изменилось. Но во многих семьях потребительская мужская психология осталась прежней. Не так давно московский цыган, артист театра "Ромэн" Николай Лекарев сочинил юмористическую песню. В ней прекрасно удался образ никчёмного мужа, сидящего на шее жены, но искренне считающего, что именно он в семье - хозяин!
Впрочем, не всё так плохо. Цыганская жизнь разнообразна, и всегда были семьи, в которых именно мужчина кормил жену и детей. В особенности это относится к таборам, которые жили ремеслом. Многие влахи и сэрвы были искусными кузнецами; котляры лудили металлическую посуду. Трудовую психологию котлярской семьи прекрасно отразил Роман Деметер. Между прочим, эти стихи в определённой мере автобиографичны. Поэт вспоминает в них своё детство и умелую работу своего отца, кочевого цыгана Ишвана, который брал большие заказы на лужение в столовых и привокзальных ресторанах.
Как-то заработать я пошёл.
Деньги для семьи своей нашёл.
Получил десятку,
Заложил я сбрую,
И пошёл расслабиться винцом.
Припев:
Папа, папа, папа,
Что ты натворил?
Почему все деньги
Ты пропил?
Я тогда к цыганам заглянул,
И вина изрядно я глотнул.
Промотал я сбрую
Промотал десятку
Таборную песню затянул.
Припев.
Тут заходит в дом моя жена,
Торговала с прибылью она.
Сотню раздобыла,
Выкупила сбрую,
Чтоб ей быть удачливой всегда!
Припев.
Дома я теперь с детьми сижу.
На базар теперь я не хожу.
Жёнушка приходит,
Много денег носит,
Но семью я в кулаке держу!
Сыр гэём мэ кофо тэ кэрав.
Мэ семьякэ лове тэ лачав.
Закэрдем дэшари,
Зачудём савари,
И гэём бравинтыца тэ пьяв.Припев:
Дадо, дадо, дадо,
Со же ту кэрдян?
Ловорэ сарэ палсо
Ту пропиян?
Кэ рома чавалэ загэём,
Бут бравинта лэнца выпиём.
Пропиём дэшари,
Пропиём савари,
Романы гилы забагандём.
Припев.
И заджял дро кхэр мири ромны,
Ёй явья таргостыр бахталы.
Закэрдя шэлари,
Выкиндя савари,
Тэ авэл ёй мангэ бахталы!
Припев.
Чаворэнца мэ кхэрэ бэшав.
И про тарго мэ кана на джяв.
Ромнори явэла,
Бут ловэ янэла,
Нэ са ек дрэ семья мэ хулай!
"Рромани бути" (Цыганский труд). Роман Степанович Деметер.
Цыганско-русский и русско-цыганский словарь (кэлдэрарский диалект). М., 1990. С.307, 308.
Вернулся как-то мой отец,
Принёс большой заказ.
Котлы большие полудить
Нам надо в этот раз.
И вся на радостях семья
Пустилась в пляс тогда.
И дочери, и сыновья
Бегут туда-сюда.
А кто там за водой бежит?
И Гранчя, и Бакро,
И Лайош следом поспешил,
Хоть маленький ещё
Вот Бакалой набрал песка -
Котёл им ототрёт.
А где же Сима? Где она?
Охапку дров несёт
Соорудили малый горн,
Меха уже несём,
Котёл берём - и на огонь.
Его мы обожжём.
Как масло олово плывёт,
Отец лоскут схватил,
Провёл проворно взад-вперёд,
Красиво полудил.
Котёл мы сняли… Ототрём -
И он блестеть начнёт.
Цыганским мы живём трудом,
И дым от нас идёт!
Эк дата мурро дад андяс
Бути бари кхэрэ.
Бути сас те ганосарас
Ле иштуря барэБукуримастар ся аме
Хуклям тхай ви кхэлдям,
Ся ле шейа тхай в'ел шяве
Интял-ордал нашлям.
Пала пайесте кон нашляс?
О Гранчя тхай Бакро,
Гай ви о Лайош ляс, гэляс,
Макар сыр цынорро.
Анел кишай о Бакалой
О ишто те морэл,
Гай кай э Сима? Кай-ла вой?
Эл кашт шукэ анел.
Э виндийя цыгни кэрдям,
Ле пишота андям,
Пе йаг о ишто лям, тходям
Гай лес пиросардям.
Арчичи сар о чил билал,
О тате дырза ляс,
Дырзаса дяс интял-ордал,
Шукар ганосардяс.
О ишто лям теле, морас,
Т'ял мундро, те стрефял.
Э рромаи бути кэрас,
Тхув пал' аменде жял.
Ну а тем, кто думает, что у цыган чувства на втором месте, не мешает послушать ловарьскую песню. Сюжет у неё простой - но трогательный. Парень говорит своей любимой, расхаживающей обычно в дешёвой юбке, что он купит ей в городе дорогие ткани. И тут оказывается, что никаких обновок красавице не надо. Для счастья ей достаточно просто быть цыганской женой.
"Лес, лес зелёный", ловарьская песня.
песня цитируется по книге: Образцы фольклора цыган-кэлдэрарей. М., 1981. С. 114,115.
Ах, зелёная дубрава,
Ты красуешься ветвями,
Да листочками-листами -
Словно девушка кудрями.
-Ах ты, моя милая - ты моя душа
Как цветок-цветочек хороша
Ты папучи обувай без лишних слов
Те - украшенные сотней узелков.
Вот на ярмарку пойду с тобою я,
И куплю тебе я тонкие шелка.
И куплю тебе я тонкие шелка,
Сразу будешь как большая госпожа.
- Эти тонкие шелка мне не нужны,
Для меня и ситцы хороши.
Для меня и ситцы хороши,
Пусть я буду чёрная ромни.
Вэша, вэша зэленона,
Че шукар сан те патрянца,
Че шукар сан те патрянца,
Сар э щей барэ балэнца.- Гажи, гажи, муры гажи,
Муры сы мо лулодёры,
Цырде опрел те папучя,
Кай сы пе ле'к шэл комбуря
Автар манца по вашари,
Кинав тукэ сано пханры,
Кинав тукэ сано пханры,
Те мязыс ту бари райи.
- Чи трубуй ма сано пханры,
Лащё мангэ пиписери,
Лащё манге пиписери,
Те мязый ма кали ромни.
Интересно, что, говоря своей избраннице ласковые слова, цыган употребляет слово "гажи" (в других диалектах оно звучало бы "гаджи". Дословно это означает "не-цыганка". Ну а в контексте песни ясно, что парень сравнивает девушку с белокожей барышней - и это комплимент. Ведь для большинства цыган, как ни странно, "светлая" женщина привлекательнее, красивее и милее "чёрной".
*****
Фольклор не может быть чем-то застывшим. Он развивается, меняется. Недавно сочинённые песни "уходят в народ", и лет через 5-10 уже мало кто помнит имя автора. В последнее время на фестивалях цыганского искусства с удовольствием исполняют песню, в основу которой легла пословица "ром ромэса, гаджо гаджеса". Эта крылатая фраза бытует во всех странах и означает, что у цыган своя жизнь, а у всех остальных - своя. Сочинил популярную песню московский ловарь Дуфуня Домбровский. Пожалуй, помимо мысли о грани между двумя мирами, в ней есть кое-что ещё, греющее народную душу. Это - ощущение цыганского единства (при всей разделённости на такие непохожие цыганские "нации").
Собрались у нас в России
Из цыган компании большие.
Кто торгует, кто гадает,
Как грибы их дети подрастают.
Припев:
Долгий путь у нас по жизни
Так не ссорьтесь - помните о главном:
Пусть чужой живёт с чужими
А цыган останется с цыганом.
Здесь и сэрвы, и ловари
А ещё есть русские цыгане.
Есть у нас и кэлдэрари,
И вдобавок крымские "масари".
Припев.
Ах, Москва - огромный город
Сколько здесь живёт цыган достойных!
Все друг друга понимают,
Все друг другу крепко помогают.
Припев.
Со де ром анде Руссия
Саконесте сы ле кумпания.
Кон бикинел, кон драбарел,
Э щавора сар бураца барён.
Припев:
Н а кошен туме ромалэ.
Жяс пе траё лунгуне дромэнца.
На бистрен мангав ромале:
Ром ромеса а гаджо гажеса!
Ту сан серво, мэ ловари
А о трито русконе ромендар.
Штарто пале кэлдэрари,
Панчто ром масари кодолендар.
Припев.
Анде Москва баро форо
Ром траи пативале муршора.
Сако екх екхес гатярел,
Сако екх екхэске жютесарел.
Припев.
Фото из архива Г.Андреева.
Добрый день, ромалэ, спозаранку
Извините, что я вам пою.
Не судите, люди, слишком строго,
Что при всех цыганах говорю.
Раньше люди пили, веселились
Нам заботы были нипочём.
Что ж теперь, цыгане, приключилось?
Отчего друг друга не поймём?
Будь ты забайкальский, иль сибирский
Иль российский "романо чаво",
Ты держись при обществе достойно,
Не прошу я больше ничего!
Добрый день, ромалэ, спозаранку
Извините ман палсо багав.
Не подумайте со пал тумэндэ,
Пал сарэ ромэндэ ракирав.
Раньше рома пьенас, гулинэнас.
На исыс о делы нисавэ.
Со кэрдяпэ акана ромалэ:
На поласа екх екхэс амэ.
Ту сан забайкальско, иль сибирско
Иль российско романо чаво,
Рикир пэс при обществе достойно,
На мангав мэ больше ничего!
